Шаг, вдох-выдох-вдох, шаг, вдох… Мне кажется ,что это продолжается уже целую вечность. В самом начале мне было легче, но сейчас уже нет. Всё хватит. Я сбрасываю со спины рюкзак и ложусь на него. Ветер поднимает снежную пыль и колет лицо, словно маленькими ледяными иголками, а солнце в глубоком ультрамариновом небе жжёт меня, как микроволновая печь.
Мне плохо, c каждой минутой я чувствую это всё сильнее, и этому нет конца. Я не ем уже второй день, но неведомая сила давит на мой желудок, подталкивая к горлу желчный ком. Каждый удар сердца запечатлевается в моём мозге тупой болью. Какой высокий пульс. Если бы сердце билось чуть реже, боль в голове была бы меньше. Вдох…И мне кажется, что мои лёгкие уменьшились в размере, я стараюсь открыть рот пошире и набрать в грудь как можно больше этого живительного газа. Тут мне всегда не хватает воздуха. Я ещё никогда так остро не ощущал жизненные процессы, происходящие в моём организме. У меня горная болезнь, я знаю это, но надеюсь опередить тот момент, когда силы меня покинут совсем, и планирую вернуться вниз на своих ногах. Вчера я видел, как вниз спускали измотанного и обессилившего человека, он не смог предугадать ЭТОГО момента. Здесь каждый должен чувствовать свой потенциал, на этой высоте второе дыхание едва ли откроется.
Зачем я тут? Что я делаю на этой горе? Этот вопрос рано или поздно должен был возникнуть в моём мутнеющем сознании. Это вечное противостояние человека и стихии, будь оно проклято, загнало меня сюда в середине мая, в самый разгар весны. Интересно сколько ещё я смогу пройти? И смогу ли я потом проделать этот путь обратно? Контрольное время вышло, на подъём отводилось два часа, нам пора спускаться в базовый лагерь на Приют-11. Странное дело, снизу казалось, что спуск будет легче подъёма, но нет. Я с трудом передвигаю ватные ноги по проторенной в снегу альпинистской тропе, и каждый шаг отдаётся в голове и животе мучительным ударом. Тошнит всё сильнее, и я инстинктивно ищу снег поглубже, для смягчения шага. Закрываю глаза и вижу метель, чёрные точки людей, будто подвешенные в белой мгле, мимо проплывает лицо, в маске и горных очках. Даже закрыв глаза, я не могу отдохнуть от сурового пейзажа высотной непогоды. Кажется, что тошнит от одного вида снега. Спуск – самый коварный процесс, обычно людям становится совсем плохо именно на спуске. При мысли, что это был всего лишь акклиматизационный подъём до скал Пастухова, на высоту 4800 м, становится совсем тоскливо, тем более, что эта часть пути самая лёгкая и самая короткая. От высшей точки Кавказа меня отделяют 842 метра, а это часы выматывающей, трудной работы. Сейчас я ненавижу тебя , Эльбрус, ровно как и ненавижу себя за то, что так слаб. Ты, Эльбрус — “вращение облаков”! Да ты просто огромный! Хочется повернуться и плюнуть в сторону двух твоих вершин, которые так манят своей близостью, но которые так недоступны для меня сейчас! Я начинаю ощущать себя взбунтовавшимся микробом на теле этого белоснежного гиганта. Вскоре я уже спокоен. Зачем изводить себя, когда всё-равно ничего не можешь сделать?
По плану сегодня должен был быть первый штурмовой день. Всю ночь был сильный ветер, и я сквозь сон думал о тех группах, которые поставили свой лагерь выше по маршруту. Дуло не просто порывами, а постоянно, словно включили аэродинамическую трубу. Костик разбудил нас в час ночи, сказал, что погода стабильно плохая, но идти можно. Я открыл глаза. Пульс – дикий, голова раскалывается на части, тошнит. Вот что значит высотная ночёвка в условиях форсированной акклиматизации, при недостатке кислорода. Собираю волю в кулак, заглатываю таблетку аспирина, а потом ещё одну, по всей видимости, это и есть мой завтрак. Боль в голове немного утихает, но я чувствую себя как муха не вовремя выползшая на солнце во время мартовского потепления. Мы договариваемся о сеансах связи, распределяем радиостанции и, после непродолжительных сборов, выходим наверх. В ночной пурге маленькая змейка из одиннадцати светодиодных фонариков ползёт по телу спящего гиганта навстречу вершине.
Дует ветер. Такого сильного ветра я, пожалуй, не видел никогда. Это волна из воздуха и снега, которая застилает всё на моём пути, заметает следы только что прошедших товарищей, старается сбить меня с ног, заставляет врываться в снег. Один такой порыв вынуждает нас спускаться в базовый лагерь, с погодой в горах шутки плохи. Тогда я даже был рад неудаче, потому что мог ещё немного поспать в своём тёплом спальнике, который рассчитан на температуру минус 24 градуса по Цельсию. После непродолжительного отдыха мы снова пошли наверх, в очередной акклиматизационный выход. На восхождение у нас остался ещё один день.
6 мая 2005 года. Погода подарила нам “окно”! Я смотрю на потрясающую панораму Главного кавказского хребта с высоты Приюта-11, а это 4100 м над уровнем мирового океана. Созерцание завораживает, я смотрю на эти белые горы уже несколько часов, но для того я и выбрался сюда из душной столичной суеты всего на 10 дней. Какие потрясающие вершины! Их названия будоражили моё воображение с тех пор, как я полюбил горы! За каждым из них – история восхождений, радостных и трагичных. Восхождений, но не покорений, стихию нельзя покорить. Передо мной возносит к небу две своих башни красавица Ушба. Эта кавказская крепость манит своими ледниками и искриться в лучах горного солнца, такая близкая и белая, а ведь совсем недавно она забрала несколько человек. Донгуз-Орун подставил солнцу снежную стену, с которой несколько дней назад, в непогоду, сошла грозная лавина, потрясшая громовым рокотом Баксанское ущелье.
Утром мне было совсем плохо, шёл уже третий день, а вернее ночь, моего голодания на высоте. Организм был сильно истощён, сил еле хватало только на то, чтобы сделать несколько вялых шагов. По мои расчётам, я смог бы дойти до скал Пастухова и приползти вниз сам. Если бы я решил идти выше, то моя проблема с горной болезнью стала бы общей – меня бы пришлось спускать усилиями команды. Это был явно не мой день, и я не пошёл наверх. По иронии судьбы это был 22-ой День моего рождения. Вместе со мной на приюте остались ещё два человека из нашей команды, мы проводили товарищей, идущих на вершину, а сами поднялись чуть выше приюта и остались встречать рассвет. Примерно через час на горизонте появилась первая полоска света, и в это же время я перестал чувствовать пальцы на руках и ногах. Стояние на месте дало о себе знать, холод заставлял совершать согревающие телодвижения, нагружая мои надрывающиеся лёгкие. Тем не менее, восход в горах стоит того, чтобы немного помёрзнуть.
Яркой полосой светит Млечный Путь, в ночном небе мириады звёзд, они не такие как внизу, они во много раз ярче и крупнее. В тёмном пространстве начинают проглядывать очертания Главного кавказского хребта. Горы сине-серые, виднеются нечёткие очертания вершин и тёмные впадины долин. Кажется, что эта картина застыла в морозном воздухе, солнце никак не появляется над горизонтом. Вдруг в один момент панорама обрела чёткость, заснеженные горы стали розовыми, затем жёлтыми, а потом ослепительно белыми. Я с потрясающей чёткостью вижу каждую белоснежную вершину, каждую складку ослепительных ледников. Я люблю этот снег, который слепит меня, глубокое тёмно-синее небо, солнце, которое сжигает каждый открытый участок моего тела, люблю ветер, который поднимает искристую позёмку и выдувает на вершинах гор длинные снежные флаги – предвестники непогоды. Зачем я хожу в горы? Сейчас этот вопрос звучит просто глупо.
Сегодня мы уходим вниз, в облака, в тепло и уют. Нас ждут дела, и томительное ожидание очередной встречи с горами, но пока что всего этого нет. Сейчас есть только горы, снег и дикий ветер, который провожает нас на спуске.
Шилкин. Д.А. ТК МИЭМ